Салат из птицы

Птицу нужно отварить, остудить, разобрать на волокна. Потом к ней можно прибавить нарезанные вареные яйца и зеленый лук, тертую морковь или что вы еще там любите. Заправить салат йогуртом, сметаной или даже майонезом. Остановиться. Сказать себе: “Это курица мертвая, а я живой, живой, живой”, — и так повто­рять, пока не поверите.

     — Мама, а птицы летом птенцов рожают?

     — Они не рожают, а высиживают. Ну да, летом.

     — А зимой улетают в теплые страны?

     — Не все. Но многие улетают.

     — А почему, почему улетают?

     — Чтобы не замерзнуть. Чтобы поесть было что.

     — А птицы где любят больше жить — дома или в теплых странах?

     — Конечно, дома. Улетают они только временно, а потом всегда возвращаются.

     — Ага. Значит, мы с тобой птицы, правильно?

     — Конечно. Ты — птица-динозавр, ты сильный и самый главный. А я — птица-курица, я все время засыпаю.

     — И мы вернемся домой?

     — Рано или поздно.

     — И папа вернется?

     Чашка падает на пол с мерзким хрустом.

     — Сына, а вон смотри: бабочка! А вон там лес рубят!

     Лес рубят. Щепки летят. Щепки летят, как птицы.

Салат с лангустами

Лангустов удобно сначала ошпарить кипятком, а потом уже чистить: отрывать им голову, вынимать кишечную вену, сдирать панцирь. Порозовевшие от кипятка панцири напоминают вырванные ногти с маникюром. Но ногти в салат класть не будем: негигиенично.

     — Ты можешь поверить своим глазам? — спросила Яся мужа. — Это наконец-то происходит. С нами!

     Гриша покровительственно ей улыбнулся:

     — Я всегда знал, Ясь. Мы столько работали, столько платили налогов и наценок, что это невозможно просто так выдержать. Я бы не решился ребенка заводить, если бы не был уверен, что с нами это в конечном счете произойдет. Владька, как тебе ресторан?

     Владька крутил головой из стороны в сторону. И было на что посмотреть! Каждое посадочное место декорировано по-своему: столик сказочной феи, шезлонги у бассейна, маленький садик, увитый плющом, ночное небо на фуд-горке, радужный парк аттракционов с едой… Да чего там только не было!

     — Приветствую! — поклонился семье счастливчиков моложавый официант. — Меня зовут Владимир. Я помогу вам получить максимум удовольствия от пребывания у нас. Давайте я провожу вашего молодого человека в детскую комнату, там все обустроено наилучшим образом. А вы выбирайте столик. Может быть, хотите что-то более интимное? Направо по коридору кабинеты, каждый в своем стиле.

     — А какие свободны? — осторожно переспросил Гриша. Не хватало еще испортить такой момент чьим-то вторжением.

     — Абсолютно все!

     Бегло осмотрев все кабинеты, Гриша с Ясей выбрали вариант “Загородный отдых” — стилизацию под деревенский сруб с выходом к бассейну.

     — Жалко, я купальник не взяла, — вздохнула Яся.

     — Не расстраивайтесь, у нас все предусмотрено, все кабинеты оснащены купальными принадлежностями, полотенцами и вообще всем, что может понадобиться. Готовы сделать заказ?

     — Ну да, конечно. Мы столько лет мечтали, выдумывали! — Яся искренне улыбнулась официанту. Владимир понимающе кивнул.

     — Мы хотим салат с лангустами и розовое шампанское. А потом для меня австрийский шницель, а для жены кролик с цветной капустой. К основным блюдам виски. И на десерт мороженое.

     Владимир сделал пометки в блокноте и умчался. Гриша сел в кресло-качалку, Яся свернулась клубочком на диване.

     — Господи, как здорово! — выдохнула женщина.

     Салат и вино появились практически мгновенно.

     — Когда будете готовы отведать горячее, нажмите на вот эту кноп­ку, — сообщил Владимир и тут же исчез.

     Супруги завороженно смотрели на салат и не могли решиться его попробовать. На гигантском поле из зелени алели крохотные бес­стыдные попки помидоров. Тонюсенькая стружка сыра служила украшением. Но лангусты затмевали все. Гигантские, розовые, они напоминали нагих перекормленных младенцев, вальяжно рас­кинувшихся на травке.

     — Даже не знаю, как это есть, — протянула Яся.

     — Давай для начала выпьем, — Гриша разлил по бокалам искрящееся шампанское. — За нас!

     — За нас!

     Отхлебнув шампанского, супруги поцеловались и, глядя друг другу в глаза, захохотали от полноты чувств.

     — Может, сначала поплаваем? — предложила Яся.

     И плавки, и купальник идеально подходили по размеру. Вода была чуть холодновата, но Гриша нашел, где включается подогрев.

     Наплескавшись и доведя жар в бассейне чуть не до уровня бани, Гриша и Яся вылезли из воды, вытерлись и накинули купальные халаты.

     — Как есть хочется! — Гриша устремился к столику с салатом и замер от неожиданности. Лангусты уменьшились чуть не втрое. Теперь они напоминали не младенцев, а розовых червячков. На зеленом поле салата стали виднеться пролысины.

     — Это как? — не поняла Яся.

     — Сейчас узнаем! — Гриша решительно нажал кнопку вызова.

     — Готовы отведать горячее? — Владимир появился в мгновение ока.

     — Нет! Вы лучше расскажите, что с нашими лангустами.

     — О, какая досада! Так случается с лангустами, если их передержать на огне. Своего рода девальвация. Вы включали подогрев бассейна, да? Ох, к сожалению, вам придется съесть теперь салат в таком виде. Ну, или отказаться от него. Понимаете, у нас строгий порядок выдачи, — смущенно бормотал Владимир.

     — Да ладно, съедим, — недовольно буркнул Гриша. — Отключите, пожалуйста, весь этот подогрев, а то вообще ничего не останется.

     — Конечно! — сверкнул улыбкой Владимир. — И жду вашего сиг­нала, чтобы подать горячее.

     Салат ели уже молча. Владимир налегал на шампанское, и Яся недовольно поводила плечами.

     — Давай горячее просить, — наконец сказала она. — А травку эту догрызем вместе с мясом.

     Но в этот раз Владимир не спешил отозваться на сигнал. Са­лат­ница была уже пуста, шампанское давно окончилось. Все кис­точ­ки на скатерти Яся переплела в косички. Гриша все жал и жал кнопку. И наконец Владимир появился.

     В одной руке официант держал клетку с декоративным кроли­ком, а в другой кровавый мохнатый шмат мяса. Под мышкой Вла­ди­мир зажимал конверт и молоток.

     — Предупреждая ваши вопросы, скажу, что в стране произошел ряд перемен, пока вы доедали салат. Начались военные действия, переменились условия сервиса. Виски, к сожалению, кончился. Но вы легко можете забить кролика молотком, а потом с его же помощью отбить мясо. Приготовить продукты будет удобно на живом огне, возле бассейна есть мангал. Мороженое (две порции) обязуемся предоставить зимой, когда замерзнем. И вот еще (Владимир указал носом на конверт). Ваш сын Владислав был призван в армию из детской комнаты и отличился при проведении наступления. Вот посмертные отличия и похоронные. Если хотите, можете заказать на эти деньги другой салат: первый вас, кажется, разочаровал.

     Владимир исчез снова. Яся тупо смотрела на кролика, жующего цветную капусту, а потом истерически разрыдалась. Незваный Владимир появился снова.

     — Простите, совсем забыл! — бойко отрапортовал он. — Ваша жена же сейчас от горя помрет, так что держите тряпку, челюсть ей подвяжете. Поминальная водка за счет заведения — и мои соболезнования, мои искренние соболезнования!

Салат “Ревизор”

Вместо авокадо — картошку. Вместо креветок — крабовые палочки. Вместо дичи — дешевую колбаску. Вместо майонеза — клей ПВА. Авось не попробуют.

Сразу пришлось бежать: уже в аэропорту Максима встречали женщины в национальных костюмах и с караваем. Можно было бы, конечно, пойди на поводу у протокола, принять все официальные поклоны, а уж потом разбираться. Но больно неохота, да и время поджимало.

     Прошмыгнув в незаметную дверь, Максим оказался на улице. Он огляделся. Ну что ж, все предсказуемо. Его ожидали, значит, всех алкоголиков и наркоманов предусмотрительно заперли дома, бомжей усадили в КПЗ, попрошайкам пригрозили. И так было вез­де. В каждой стране.

     Срочно уезжать. Если поймают, станут рассказывать, как нужны государству ценные металлы, горючее, провиант, транспорт. Уезжать на чем угодно, хоть на осле.

     В роли осла оказался неожиданно маленький мальчик на мотоцикле. С какого возраста здесь можно водить мотоциклы? С семи?

     — Эй, послушай! Мне нужна помощь. Нужно проехаться по нескольким точкам, я туда подарки привез. Отблагодарю щедро. Подскажешь, к кому обратиться? Или, может…

     — Сам могу отвезти. С машинами сейчас плохо, вы не найдете, — скрипучим голосом ответил малец. Был он категорически худ и скуласт, улыбаться не приучен, оглядывал Максима с недоверием. — Тридцать процентов аванс. Если нас убьют, аванс я не возвращаю.

     Максим хотел засмеяться, но вспомнил, что это не шутка. Уже было такое: из горы мяса рыдающие родственники выуживали мокрые от крови купюры.

     — Договорились. А ты совершеннолетний?

     — Мне четырнадцать уже! Зовут Сергей. Могу документы показать.

     Глядя в замызганные документы, Максим вспомнил, что в таких странах совершеннолетие могло наступать и в девять. Пристроили сумки, усадили Максима и стартовали.

     Несмотря на очевидное старание принарядить город, все равно там и тут болтались тяжелые, словно бы мокрые от спирта люди с ис­каженными чертами лица.

     — Ваш первый адрес. Рюмочная. Освежиться желаете? — насмешливо спросил мотоциклист.

     — Желаю, — тяжело вздохнул Максим. Работа такая.

     В рюмочной ему предложили дорогой коктейль, который, если судить по запаху, состоял из денатурата, кофе и апельсинового ароматизатора. Конечно, можно и выпить, а по возвращении на службу пройти медицинскую реабилитацию. Но можно же и не пить.

     Стакан с бурдой Максим подарил красавице-аборигенке — широкоплечей тетке с грубыми чертами лица. С него хватило предварительного обзора местной достопримечательности.

     — Едем дальше! — скомандовал Максим Сергею.

     Дальше были села с разрушенными школами и полным отсутствием инфраструктуры. Максим заходил в дома, осматривал людей, раздавал гуманитарную помощь. В домах все было примерно одинаковое: обессиленные старики, спившиеся взрослые, чумазые ребятишки.

     Под колеса мотоцикла лезли бродячие собаки. Пытаясь их отвлечь, Максим швырнул в сторону горсть печенья, но Сергей тут же затормозил, ринулся в свору дерущихся собак, зарычал и печенье присвоил.

     — Ты, наверное, голодный, — ошарашенно сказал Максим.

     — Да нет. Маме повезу. И сеструхе. Пусть побалуются.

     Их путь уже подходил к завершению. Мотоцикл проезжал мимо местного озера, и оттуда слышался чудовищный детский крик.

     — Нужно помочь? — переспросил Максим Сергея.

     — Да нет! Малые играют. Хотя… — Сергей прислушался. — Мож­но остановить?

     Максим кивнул. Сбрасывая с себя штаны и тенниску, Сергей понесся к воде, прыгнул и стремительно поплыл. Пока Максим размышлял, может ли он вмешиваться, Сергей уже вернулся, волоча в одной руке полуголую малявку, посиневшую от холода.

     — Ее растереть надо! — бросился Максим, стаскивая с себя сви­тер. Они принялись в четыре руки растирать малышку, и тут Максим вдруг понял.

     Вся Серегина жизнь (Сергей — это чистый выпендреж перед ту­ристом, а так, конечно, Серега) пронеслась перед глазами Макса. Мать-одиночка. Семеро по лавкам. Нехватка еды. Воровство. Бра­конь­ерство. Какая школа, гори она. Краденый мотоцикл. Шрам на лбу, под которым начинала разрастаться раковая опухоль. 30% сейчас, 70% потом.

     И впервые Максу захотелось все бросить, остаться здесь, сойтись с матерью-одиночкой, никого не лечить от алкоголизма — все равно уже недолго. Остаться, убивать и жрать разумных птиц, ловить говорящую рыбу, класть ладонь Сереге на лоб, пить денатурат, иногда плакать, иногда прижимать к себе нежно и ласково случайную жену, возить на мотоцикле следующего ревизора…

     Но это порыв, это непрофессионально. Торопясь, чтоб не передумать, Максим выхватил протокол и в графе “Рекомендованные по отношению к стране предписания” четко и разборчиво написал: “Всё сжечь”.

Лечо моей бабушки

Ну, как бабушка делала? Штук тридцать сладких, хрустящих, ярко-крас­ных перцев вам понадобятся. Нарежьте их ломтями в палец шириной. Еще три кило помидоров возьмите и перебейте в кровавую кашу. Можно мясорубкой. Можно как иначе. В помидорное месиво добавь­те стакан сахара, стакан масла, три рюмки уксуса и полторы столовые ложки соли (с горкой ее, с горкой). И проварите наши перцы в этой каше — минут пять прокипятите, не больше, а то перцы размягчатся. А с моей бабушкой мягкие перцы не пройдут.

Пока полковник Коротков шел по коридору в лазарет, он успел трижды мысленно избить майора Цвигуна ногами до полусмерти. Это ж надо быть таким идиотом! На простейшем участке не только не занять позиции, но и понести боевые потери.

     Но когда Коротков вошел в палату, половина его ярости улетучилась. Цвигун выглядел жертвой безумного маньяка. У него было изрезано все лицо, глаз сочился кровью, а в щеке зияла огромная дырища. Перебинтованные руки и ноги выглядели по сравнению с этим совершенно невинно.

     — Васька… — Коротков подсел к боевому товарищу. — Ты говорить-то можешь? Если можешь, рассказывай, что это вообще. Потому что остальные бред какой-то несут про детей. А у нас по ре­зультатам совершенно безопасной спецоперации три человека без глаз, и ты вон какой красивый. Что там произошло-то?

     — Я даже не знаю, как это сказать, — Цвигун с трудом ворочал языком. — В общем, пришли мы в поселок, прошлись по хаткам, прихватили кой-чего для себя… В сельсовете никого, а воз­ле школы пацаны какие-то шарятся. Играют типа. Нас увидели — в школу заскочили. А один, самый малой и пучеглазый, подхватил по пути какую-то какаху и бросил в Егорова. Егоров, понятно, рассердился, кинулся за малым и успел ухватить его. “Ну что, — спрашивает меня, — пытать его будем? Или так расстреляем? А лучше, знаешь как сделаем: я сейчас с него трусы сниму и по-отечески так пряжкой обработаю, что он сидеть до старости не сможет”. Ну, ребята ржут, прикалываются. “Посмотри там, — говорят Егорову, — может, у него Бандера на трусах вышитый”. И стали с пацана штаны стаскивать. А я как-то краем глаза заметил: на втором этаже из окна школы мальчик бледненький выглядывает. Выглянул — и пропал, как и не было. Ну, думаю, сейчас засранца этого поучим, а потом и с остальными разберемся.

     Цвигун тяжело выдохнул.

     — А дальше-то что было? — нетерпеливо переспросил Коротков.

     — Только Егоров малого пороть принялся — а порет он хорошо, с кровью, со всей байдой… Только принялся, по нам стрелять начали. Вроде ерунда какая-то, игрушечные пульки китайские. Только они на поверку свинцовые оказались. Я смотрю: весь двор в крови, кто за глаза держится, кто за яйца. А в окнах никого не видать. И Егоров как-то пацана уже не порет, а лежит, весь юшкой залитый, а во рту у него пацанячьи семейки обосранные. “Ах вы, — думаю, — твари! Я ж вас всех сейчас под ноль. Только для начала колени прострелю и носы поперебиваю”. Хожу по школе, ищу, а никого вроде как и нет.

     Цвигун тяжело задышал и закашлялся. Из дырявой щеки стала сочиться кровь.

     — Ты короче давай, — скомандовал Коротков. — Детей ты так и не нашел, да? А отмудохал тебя кто? Военные? Или партизаны какие?

     — Детей и правда не было, — согласился Цвигун. — Зато пришла их бабушка.

Помидоры “Вырви глаз”

Нет, нет, не бойтесь, мы не будем никого ослеплять, это совсем о другом, не волнуйтесь.

Сначала готовим укрытие для помидоров — то есть то, чем мы их укроем. Нам понадобится что-нибудь сладенькое (пара сладких перцев или там воспоминания мирной жизни), что-нибудь горькое (пара жгучих перцев или несколько свежих надгробий с венками), что-нибудь острое (на ваше усмотрение: две головки чеснока или — даже лучше! — осколки ракет), что-нибудь ароматное (тоже как пожелаете: укроп с петрушкой, мертвечина, дым горелых домов — это как хотите).

Теперь берем сочные спелые помидорки и ножом делаем им ямочку на попке. Не страшно, не страшно: попки с ямочками — это даже прекрасно. Выкладываем помидорки в широкую миску и укрываем их укрытием. И так в несколько слоев. Варим соленый рассол (ложки полторы соли на литр кипятка) и беспощадно заливаем наши помидоры.

Потом оставляем помидоры в комнате дней на пять. Не греем. Не кормим. Не трогаем. Через пять дней убираем в холод, чтоб наши помидорки не разложились. Ждем еще пару дней.

А вот теперь можно вырывать глаза.

     — Ты уверен, что хочешь именно этого? — осторожно спросил Волшебник у Незнайки. — Это очень долго, затратно и… В общем, может, ты для себя чего-нибудь попросишь?

     Незнайка помотал головой.

     — Послушай, с Синеглазкой, конечно, голяк, я людей не воскрешаю. Но есть же еще Кнопочка — в Варшаве сейчас, кажись. Я бы перенес тебя к ней, дал бы ящик мороженого и автомобиль, вы бы катались по Варшаве, ели мороженое, бесплатно жили бы в гостиницах, трехразово питались и… Что? Что ты головой мотаешь? Ты призыву в армию не подлежишь, тебе уже семьдесят, так что проблем вообще не будет. Я тебе могу даже еще подарок сделать: будешь играть на всех музыкальных инструментах! Рисовать гениально — голых малышек рисовать! Умным станешь!

     Незнайка продолжал тупо мотать головой.

     — Так что? Ты решил? Именно это желание?

     — Да, — хрипло каркнул Незнайка.

     Волшебник вздохнул, махнул палочкой, и из-под обломков разрушенного здания к нему начали сползаться трупы, куски обгорев­шего человеческого мяса, оторванные пальцы, стопы, головы. Все эти останки сами собой укладывались на пустыре возле дома в фор­ме букв. И когда образовалась цельная надпись, Волшебник обессиленно выдохнул и спросил у Незнайки:

     — Так?

     — Ну, я не знаю, — дребезжащим голосом ответил Незнайка. — Сверху покажи.

     Волшебник осторожно обхватил Незнайку за пояс, и они взмыли в небо. С высоты голубей, самолетов и мэра города отчетливо вид­нелась надпись “Здесь должно было быть убежище”. Яркий глаз Синеглазки заменял точку.

     — Доволен? — спросил Волшебник Незнайку.

     — Корявый почерк у тебя, — с трудом проговорил Незнайка и наконец-то смог зареветь.

Забытый десерт

Сейчас этот десерт уже мало кто помнит, а раньше гоголь-моголь был очень популярным. Готовится он так. Берем все свои воспоминания и разделяем на желток и белок. Желток нужно растереть добела (или дочерна, тут уж как кому с желтками повезло) с сахаром, а белок взбить в крутую пену, чтобы он полностью видоизменился. Потом нужно смешать обе субстанции и есть, есть, есть ложкой, хотя вы и так будете это есть ложкой, никуда не денетесь.

Леся проснулась от ощущения, что худая и длинная мужская нога расположилась на ее животе. Не открывая глаз, попыталась перевернуться и наткнулась на по-утреннему тугие плавки. “Сашка-Сашка, почему в моей палатке”, — пробормотала она, улыбнулась и осторожно высвободилась.

     Солнце еще толком не взошло, но Леся сразу пошла к озеру. Вода после ночи хранила тепло, как в термосе. Сбросив халатик, она плавала, пока не наткнулась на рыбака в камышах.

     “Ой. Рыбу, наверное, распугала”, — огорчилась Леся, но Ви­та­лик улыбался и показывал ей смотанные снасти: уже собирался возвращаться.

     — Ко мне плыви — согреемся! — крикнул Виталик, показывая фляжку с остатками коньяка. Леся хохотнула, представив, как пьет коньяк голая и в рассветных лучах, отрицательно мотнула головой, уплыла.

     Наплававшись и изрядно проголодавшись, она с трудом выбралась на берег и снова надела халат. Виталик шел ей навстречу.

     — Ну и зачем одевалась? Ну весь кайф же обломала! — ворчал он. — Раздевайся снова!

     — Размечтался, — одернула его Леся. — В другой раз как-нибудь. А как у тебя улов?

     — Да кое-как, но нам хватит. Карасиков на завтрак пожарим, а из остального уху в обед сделаем. С головешкой и водочкой. А кто по кухне сегодня старший?

     — Реваз костер разожжет, а готовит Вера.

     Гориллья морда Виталика расплылась в улыбке. Вера творила чудеса, она ниоткуда доставала травки, корешки и дикие овощи, превращала консервированные сосиски в пищу богов, а кроме того, за смешные деньги находила в деревне яйца, домашний хлеб и молодое вино.

     — Пойдем поможем, — Лесе все сильнее хотелось пить. Кажется, это называется “сушняк”. А водой они, конечно, не запаслись, придется самой сходить.

     Реваз раздувал костер и кашлял, а Вера уже нарезала лук, кабачки и сосиски, так что помогать-то особенно и не с чем было. Карасей Виталик чистил только сам: у него была какая-то особая технология.

     — Верочка, мы такие голодные, спасайте! — жалобно сказала Леся. — И пить чертовски хочется.

     Вера улыбнулась, поправила свою обычную халу на голове, засеменила к костру и вдруг медленно осела на землю.

     — Верочка! — Леся всерьез испугалась. Все-таки Вера немолода. А врача тут пойди найди.

     Внезапно Вера забрыкалась, перевернулась на спину и замотала в воздухе тощими старушечьими ногами.

     — Реваз, помогите нам! — Леся уже всерьез запаниковала, но Реваз заходился в приступе кашля. Было видно, что он сплевывает в молодой огонек костра кровавые ошметки.

     Черт! Черт, черт, черт! Сашка!

     Но никто не отзывался. Леся пыталась помочь Вере встать, но женщина вдруг ухватилась за ее палец каким-то детским движением, жалобно посмотрела и обмякла.

     — Реваз! У нас беда! Вера, кажется…

     Но Реваз тоже лежал лицом в углях и не дышал.

     — Что там с завтраком? — послышался голос Саши. Рыдающая Леся бросилась к нему, прижалась и вкратце все объяснила.

     Саша молчал.

     — …так что не до завтрака. Разве что Виталику захочется. А нам надо бежать в деревню.

     — Виталику не захочется, — медленно сказал Саша. — У него головы теперь нет, завтракать некуда.

     Леся изумленно глянула на Сашу и увидела, как стремительно чернеет, обугливается его кожа. Она укусила себя за руку, чтобы не заорать. Пила кровь из горсти, чтобы не лакать, как собака. И проснулась снова.

     — Опять старые друзья приходили? — почти спокойно спросил у Леси муж. — Что-то они зачастили. Отпустила бы ты их.

     Бы.

Печенье “Фауна”

Есть что-то невероятно отвратительное в том, чтобы делать печенье в виде животных. Отгрызи-ка ушко у слона. Перекуси жирафу шею. Антилопу оставь без ноги — пусть попритихнет. А удава можно съесть целиком — он совсем небольшой. В общем, я и о тесте писать не стану. Из любого теста можно. Из любого — не нужно.

     — Какая тебе нравится? Выбери, — попросил Миша застенчиво. Аня окинула женщин взглядом. Вот эта, рыженькая, воплощенный трепет? Или вон та, цветущая, с каменными коленями? А вот еще величественная темнокожая дама, красный рот которой — как пожар в лесу. А вон та сердится и кривляется, словно показывает Ане и Мише: уходите!

     Некоторые женщины сидели на деревьях, напрягшись в ожидании прыжка. Самые легкие свисали с веток и болтались, как расслабленный пенис. Одна изогнулась так, словно не было у нее ни лица, ни ног, а только сливочные пломбирные шарики груди.

     Пожилая, седая — та приглаживала свою белоснежную бороду. Две сестры с одинаковыми утиными носиками не отпускали друг друга, держались за руки и обнимались. Женщина с темно-серыми волосами прикрывала тело руками. Красноглазая блондинка поглядывала с яростью и презрением. Полная черноволосая красавица охотно распрямляла складки живота и снова сворачивала их в гофру. А две юные девушки с белыми глазами убийц жались к решетке и тянули к Мише с Аней руки.

     И все они смотрели пристально и тревожно — как в ожидании обстрела.

     За полчаса до того Аня ждала его у ворот. Юная, темноволосая, ноги длинные, глаза с поволокой — любой позавидует.

     — Привет! — Аня потянулась поцеловать Мишу. — А мы что, опять в зоопарк? Мы же в прошлый раз там были.

     — Были, но самого интересного еще не видели. Ты, наверное, и не слышала о таком уголке. О нем мало кто знает.

     — Правда? А что там? Змеи, да? Змеи?

     Миша проводил Аню через какие-то технические помещения, кивая сотрудникам и всем своим видом подтверждая правомерность такого прохода. Уборщицы и грузчики отворачивались.

     Наконец Миша вывел Аню во внутренний дворик, закрыл ей глаза рукой, поцеловал горячими нетерпеливыми губами и подтолкнул вперед:

     — Вот!

     В огромном вольере были деревья и камни. И еще… Женщины. Много голых женщин.

     — Что это? — ужаснулась Аня.

     — Это воплощенная красота, — тихо ответил Миша. — Помнишь ту историю с клеевыми детками? Ну, когда в обособленном поселке все нюхали клей, а дети у них потом рождались без мозга. Совершенно беспомощные. Но некоторые — очень красивые. И вот… Их всеми правдами и неправдами берегли от программы ликвидации. Но уберегли только этих. Девочек. Девочки красивее мальчиков, уж я-то знаю. Так какая тебе больше всех понравилась?

     Аня нерешительно кивнула в сторону рыженькой.

     — А вообще мне тут как-то не по себе. Пойдем отсюда.

     — Как раз собирался предложить.

     На территории зоопарка была обычная кафешка, пройдя сквозь которую, попадаешь на террасу шикарного ресторана. Аня хотела мартини и оливок, но официант жестами показал на заблаговременно размещенную на столе табличку “Спецзаказ”. Круглое лицо Миши сияло:

     — У нас сегодня действительно нечто особенное, вот увидишь.

     И когда официант принес гигантское блюдо и снял с него серебряную крышку, Аня не смогла сдержать крика.

     Дедушка поставил перед Аней стакан холодного молока, чашку чая и клубничное варенье, но она, досадливо отмахнувшись, выпила еще водки и закурила. Дедушка недовольно поморщился:

     — Ты хоть закусывай.

     — …и я побежала не знаю куда, на шоссе, и махала рукой, а ма­шины не останавливались и не останавливались. Минут через двад­цать только такси поймала. Спасибо, что заплатил: я ж без кошелька, без ничего.

     — Аня, “Беломор” слишком крепкий, хватит.

     — Как он так мог, дедушка? О чем он думал?

     Дед вздохнул:

     — Я его не оправдываю, конечно. Но ты же знаешь, клеевых де­ток ликвидируют, это закон. И хорошо еще, что так. А не в бордели продают. Они, может, и не понимают никакой смерти. Мозга-то нет.

     — Да я не знаю насчет мозга! Ну хорошо, пускай даже нет! А ду­ша? Душа-то у них есть?

     Дедушка накинул Ане на плечи плед и ответил:

     — Души сейчас ни у кого нет. Атавизм.

Пирог из черешни

Тесто для пирога делается просто: три яйца, стакан муки, стакан сахара и разрыхлитель. А вот с фруктовым компонентом, будь то че­решня, вишня, малина или яблоки, дело обстоит сложнее. Когда предлагали эмиграцию, деревья не учли. И они как-то автоматически остались. И все видели. И с этим живут. И даже, как ни странно, плодоносят.

Прошу вас: почистите ягоды (ну, или фрукты), помойте их и дайте им сахара и коньяку. Коньяк, конечно, можно заменить валерьянкой, но потом вы пожалеете. Прошу вас, сделайте это. Чистое, сладкое и крепкое в Украине никому не помешает.

Сергей специально выбирал для аренды жилье подешевле, но уют­ное. В пятиэтажке комнату можно было снять за смешные день­ги, при этом в качестве бесплатного бонуса предлагались зав­траки и ужины. Ему нужно было провести в Харькове всего неделю, а документов предстояло восстановить уйму, и возможность хоть иногда не заботиться о питании грела душу.

     Встреча с квартирной хозяйкой была назначена во дворике у подъезда. Сергей, как обычно, пришел раньше, поэтому какое-то время просто сидел и любовался высоченной черешней, растущей около дома. Ему под ноги сыпались темно-вишневые ягоды.

     — Только не пробуйте дрянь эту.

     Сухопарая пожилая дама смотрела на него абсолютно равнодушно.

     — Почему? — обиделся за яростно красивые черешни Сергей.

     — Все это гниль, падаль. Никто никогда не попробует ни одной ягодки с этой черешни. Падают те, которые изнутри сгнили. А до тех, которые еще съедобны, не долезешь. Вы же Сергей? А я Светлана, сдаю комнату с завтраком и ужином. Пойдемте посмотрим.

     Пока они поднимались по лестнице, Светлана рассказывала все тем же тусклым невыразительным голосом:

     — На завтрак омлет с зеленью, кефир и чай, кофе не держу, сахар свой можете принести. На ужин салат и творог, чай по требо­ва­нию. Дополнительное одеяло, полотенце — это все есть. Wi-fi есть, пароль на двери. Лифта, как видите, нет, но нам всего на третий…

     Светлана отперла дверь и впустила жильца в квартиру. Сергей осмотрелся. Все ветхое, но чистенькое. Сойдет.

     — Вот, пойдемте дальше, ваша комната там. Утюгом можете пользоваться, а электрочайник не дам: проводка старая, может закоротить. Вот это ваш стол, диван, шкаф с зеркалом. А комната, через которую мы прошли, моя. Там убили мою дочь Елену, — так же равнодушно сказала Светлана.

     — Как “убили”? — оторопел Сергей.

     — Ну, осколок прилетел в окно. И ей в голову, — Светлана критично глянула на стол и сдула с него невидимую пылинку.

     — А… А почему вы мне об этом говорите? — идиотским голосом спросил Сергей. — Может, я снимать у вас передумаю?

     — Ну, вы же должны знать, что я вам более безопасную комнату сдаю. И потом — добрые соседи все равно расскажут, — пожала плечами Светлана и немного обиженно добавила: — Только знаете, если они вам скажут, что у них прямо никого не убило, вы не верьте. Нет тут таких квартир, чтоб никого…

     Сергей никак не мог прийти в себя.

     — А… А почему вы так… Почему вы не плачете? — и сам разозлился на себя за дурацкий вопрос.

     — Спасибо, я сегодня уже плакала. Так что, не передумали снимать? Если все устраивает, я сейчас и картину повешу.

2024 г.